© Copyright: я Не Хочу, 2007
Свидетельство о публикации №107080301754

В минуту жизни трудную

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко -

И верится, и плачется,

И так легко, легко...

М. Ю. Лермонтов

© Copyright: Андрей Безкишкин, 2014
Свидетельство о публикации №114032900598

Страдающий плотью не будет грешить,
Плоть ищет противного духу.
Желания плоти в себе сокрушить
Господь предлагает, как другу.

Желания плоти – греховная суть,
Но мы спасены Иисусом.
По плоти дела нас к смерти несут,
И в вечности – лишним грузом.

Христос  Свою Плоть на кресте распял,
Чтоб выпить грехов наших чашу,
Чтоб грешник в Нем праведником сиял,
Чтоб Богу вернуть жизнь нашу.

Распнем свою плоть на скорбном кресте,
Где висит Иисус распятый,
И с Ним окунемся в Славу Небес,
Будем в вечности живы, святы!

Маленькое черногорское стихотворение

.

У черногорского народа

есть вИно, рИба, мЕсо, вОда,

есть сладкий манастирский хлеб,

и от пучин до небосвода

зелёно-синяя природа,

и кровью мытая свобода,

и откровенный ход судеб.

И Млечный Путь сочится млеком

над на балконе человеком,

стремящимся бороться с веком,

стремящимся закрыть врата

меж сном и явью - с левым веком,

меж сном и явью - с правым веком.

И стих струится дымным млеком

из накурившегося рта.

И эти пальмы, эти лодки,

венецианские решётки,

и мелкий грех айвовой водки,

и эти сохнущие шмотки,

и на балконе полубог -

они смываются приливом

и счастьем лютым и счастливым

и копошащимся у ног,

и заплетаются отливом

и ветра трепетным порывом

в один горячий узелок.

.

ОВБ

Враг принимает облик Скуки
И говорит: «К чему, мой друг?»
Но я смеюсь, сжимая руки.
Враг принимает облик Тела
И шепчет: «Посмотри вокруг,
Вот женщина!» - Молчу я смело.

(1844-1896) - французский поэт, прозаик, один из основоположников декаданса во Франции, назвавший себя и своих последователей "проклятыми поэтами". В 70-е годы 19-го века обращается к Богу, издаёт несколько сборников религиозных стихотворений и этим прокладывает путь символизму в его мистически-религиозном варианте. Стихи становятся риторичными, многословными. Славит Бога и молит о прощении, но в то же время создаёт сборники фривольных стихотворений, славит женщину. Паталогическая чувственность и смиренный порыв к Богу - обычное для декаданса конца века противоречивое сочетание.

Извиняюсь за небольшую лекцию и хочу поделиться стихотворением приятеля Верлена, Артюра Рембо(некоторые исследователи говорят об их гомосексуальной связи, но об этом не нам судить):

Завороженные

Из снежной мглы в окно подвала

Они глядят на отблеск алый

И чуда ждут.

Пять малышей - о, доля злая! -

Сидят на корточках, взирая,

Как хлеб пекут.

Глаз оторвать нельзя от места,

Где пекарь мнёт сырое тесто,

И ухватив

Его покрепче, в печь сажает.

И сыто жмурясь, напевает

Простой мотив.

А дети, затаив дыханье,

С могучих рук его в молчанье

Не сводят глаз;

Когда же золотой, хрустящий

Готовый хлеб из печки тащат

В полночный час,

Когда сверчки под сводом тёмным

Заводят песнь в углу укромном,

Когда полна

Дыханьем жизни яма эта,

Душа детей, в тряпье одетых,

Восхищена;

Она блаженствует, а тело

Не чувствует, как иней белый

К лохмотьям льнёт.

Прилипли мордочки к решётке,

И  словно чей-то голос кроткий

Им песнь поёт.

И тянутся так жадно дети

К той песне о небесном свете

И о тепле,

Что рвутся ветхие рубашки,

И на ветру дрожат бедняжки

В морозной мгле.

а он плачет и плачет что всё ему поделом
потому что был дураком
потому что шел напролом
где надо в обход и хитростью –
прямо к цели бегом
а бегущего видно всем издалека
по бегущему-то и не дрогнет рука
раз бежит – значит вор, ату, ату его, пли
вот так понимают жители этой земли
и правильно понимают и все бы так
а он чудак он дурак он полный мудак
что же теперь из-за него всем страдать
может покаяться о содеянном зарыдать
может его еще теперь пожалеть
может прахом главу посыпать сидеть в золе
да он смотрите всем стыдно сделать хотел
чтобы мы понимаешь своих устыдились дел
что в бегущего пли и огонь и ату его
да он нарочно да у него же святого нет ничего
и за душой ничегонеделания и в помине нет
да как посмел да куда смотрел педсовет
а он лежит и плачет на облаках
он бежал он летел он нес тюльпаны в руках
он бархат роз он пышные перья хризантем
он бежал бежал он не знал что бывает с тем
кто бежит летит кто не видит преград в любви
вот как сердце в себе невозможно остановить
так и он не мог остановить этот бег
ты о ком ты о ком да нет я не о себе 

Аше Гарридо

Взгляд, наткнувшийся на привиденье,

Зазвенев, отскакивает; но

Даже острое, как шпилька, зренье

Кануть в черный мех обречено:

Котенок в мискеТак на стены черные бросает

Свой безумный гнев больной,

Гнев, который сразу угасает

На обивке камеры пустой.

Все к ней прикоснувшиеся взгляды,

Кажется, она в себя впитала,

Чтобы задремать, свернувшись комом,

Не скрывая злости и досады.

Вдруг, как будто оборвался сон,

На тебя уставилась спросонок,

И тогда ты, поражен немало,

В тусклом янтаре ее глазенок

Замечаешь взгляд свой – насекомым

Вымершей эпохи вкраплен он.

Напоминает море - море.

Напоминают горы - горы,

Напоминает горе - горе;

Одно - другое.

Чужого горя не бывает,

Кто это подтвердить боится, -

Наверно, или убивает,

Или готовится в убийцы...

К. Симонов(1915-1979)

Окно - роза

.

Там лап ленивых плавное движенье

Рождает страшный тишины раскат,

Но вот одна из кошек, взяв мишенью

Блуждающий по ней тревожно взгляд,

Его вбирает в свой огромный глаз, -

И взгляд, затянутый в водоворот

Зрачка, захлебываясь и кружась,

Ко дну навстречу гибели идет,

Когда притворно спящий глаз, на миг

Открывшись, вновь смыкается поспешно,

Чтоб жертву в недрах утопить своих:

Вот так соборов окна-розы встарь,

Взяв сердце чье-нибудь из тьмы кромешной,

Его бросали Богу на алтарь.

.

(Райнер Мария Рильке)

КО ВСЕМУ

Нет.

Это неправда.

Нет!

И ты?

Любимая,

за что,

за что же?!

Хорошо  -

я ходил,

я дарил цветы,

я ж из ящика  не выкрал серебряных

ложек!

Белый,

сшатался с пятого этажа.

Ветер щеки ожег.

Улица клубилась, визжа и ржа.

Похотливо  взлазил рожок на рожок.

Вознес над суетой столичной одури

строгое -

древних икон -

чело.

На  теле твоем - как на смертном одре -

сердце

дни

кончило.

В грубом убийстве не пачкала рук ты.

Ты

уронила только:

"В мягкой постели

он,

фрукты,

вино на ладони ночного столика".

Любовь!

Только в моем

воспаленном

мозгу была ты!

Глупой комедии остановите ход!

Смотрите -

срываю игрушки-латы

я,

величайший Дон-Кихот!

Помните:

под ношей креста

Христос

секунду

усталый стал.

Толпа орала:

"Марала!

Мааарррааала!"

Правильно!

Каждого,

кто

об отдыхе взмолится,

оплюй в его весеннем дне!

Армии подвижников, обреченным добровольцам

от человека пощады нет!

Довольно!

Теперь - моей языческой силою!-

дайте

любую

красивую,

юную,-

души не растрачу,

изнасилую

и в сердце насмешку плюну ей!

Око за око!

Севы мести в тысячу крат жизни!

В каждое ухо ввой:

вся земля -

каторжник

с наполовину выбритой солнцем головой!

Око за око!

Убьете,

похороните -

выроюсь!

Об камень обточатся зубов ножи еще!

Собакой забьюсь под нары казарм!

Буду,

бешеный,

вгрызаться в ножища,

пахнущие  потом и базаром.

Ночью  вскочите!

Я

звал!

Белым  быком возрос над землей:

Муууу!

В ярмо замучена шея-язва,

над язвой смерчи мух.

Лосем обернусь,

в провода

впутаю голову ветвистую

с налитыми кровью глазами.

Да!

Затравленным зверем над миром выстою.

Не уйти человеку!

Молитва у рта,-

лег на плиты просящ и грязен он.

Я возьму

намалюю

на царские врата

на божьем лике  Разина.

Солнце! Лучей не кинь!

Сохните, реки, жажду утолить не дав ему,-

чтоб тысячами рождались мои ученики

трубить с площадей анафему!

И  когда,

наконец,

на веков верхи став,

последний выйдет день им,-

в черных душах убийц  и анархистов

зажгусь кровавым видением!

Светает.

Все шире разверзается неба рот.

Ночь

пьет за глотком глоток он.

От окон зарево.

От окон жар  течет.

От окон густое солнце льется на спящий

город.

Святая месть моя!

Опять

над уличной пылью

ступенями строк ввысь поведи!

До края полное сердце

вылью

в исповеди!

Грядущие люди!

Кто вы?

Вот - я,

весь

боль и ушиб.

Вам завещаю я сад фруктовый

моей великой души.

Я знал, что она вернется
И будет со мной - Тоска.
Звякнет и запахнется
С дверью часовщика...
Сердца стального трепет
Со стрекотаньем крыл
Сцепит и вновь расцепит
Тот, кто ей дверь открыл.
Жадным крылом цикады,
Нетерпеливо бьют:
Счастью ль, что близко, рады,
Муки ль конец зовут?
Столько сказать им надо,
Так далеко уйти...
Розно, увы! цикада,
Наши лежат пути.
Здесь мы с тобой лишь чудо,
Жить нам с тобой теперь
Только минуту покуда
Не распахнулась дверь...
Звякнет и запахнется,
И будешь ты так далека...
Молча сейчас вернется
И будет со мной - Тоска.
(Анненский.)

кого зову
не зову
никого зову
кто полюбит меня 
кто успеет 
пока живу 
кто торопится 
кто там 
кто так спешит ко мне 
чтобы услышать и умереть 
а на меня и не надо 
смотреть 

слышишь 
как эхо среди камней 
голос мой вторит себе самому 
что почему разобрать нелегко 
ветер 
уносит его далеко 
но слушай 
за руку хочешь возьму 
приведу к себе 
кратчайшим путем 
не толкованием 
толку ли в нем 
тишиной и безвидностью 
и на фоне 
тишины и безвидности 
как на ладони 
голос мой виден ярким огнем 
я в тени огня 
не надо смотреть на меня

Аше Гарридо

Перевели стихи на языки чужие,

Так переходят улицу слепые...

Им кажется, что ощупью идя,

Они спасают от беды себя.

Чужие языки, слепые строки...

Им нужен поводырь. Иначе нет дороги.

Ника Турбина

почему еще

уже, а не еще

Япатриот, япатриот! Ура, ура! Ура, ура!

Япатриот Америки, Никарагуа, Караганды!

Ура, ура, ура, ура!

Моя вера лучше всех остальных вер!

Ура, ура, ура, ура!

Город в котором я живу – лучший из всех городов земли!

Ура, ура, ура, ура! Япатриот! Япатриот!

У меня есть баня, скворешник и кастет!

Ура, ура, ура, ура! Япатриот!

Я сверну башку любому, кто скажет, что это не так!

Ура, ура, ура, ура! Япатриот!

Мои предки лучше, чем у всех других!

Ура, ура! Япатриот!

Мои предки самые что ни наесть!

Ура, ура! Япатриот!

У всех остальных предки – сплошной отстой!

Ура, ура! Япатриот!

В бой, бой – спасать свой огород!

Ура, ура! Япатриот! Япатриот!

Моя Россиия самая лучшая из всех россий!

Ура, ура! Япатриот!

Моя незалежность самая независимая из всех незалэжностЕй!

Ура, ура! Япатриот! Япатриот!

(Ненавижу, кстати говоря, все эти нежности...)

Моё племя, под названием Умба-Юмба

самое лучшее из всех Умба-Юмб!

Ура, ура! Япатриот! Япатриот!

Лужа, в которой я живу – самая питьевая из всех луж!

Ура, ура! Япатриот! Япатриот!

А у соседа пальма в кадке как-то не так стоит!

Ура, ура! Япатриот!

Надо пальнуть по нему, взять напрокат что ли зенитку…?

Мария у зеркала.

-

Когда Мария

в уголке укромном, перед разбитым

зеркалом, одна, измученную память

освежая, разглядывала тело, как чужая,

вдруг на плече увидела она пятно — неясный след

от поцелуя. И зеркала немая глубина себя открыла,

и одна волна, как некий ангел, пела: «Аллилуйя!»

И, стоя у расколотой пучины,

в чьей глубине боролись свет и тьма, уже

Мария видела сама, как сбрасывали плотские

личины людские души в час своей кончины,

как возросла ее любви чума, как тот,

кого она познать хотела, чтоб жизнь изжить

и смерть предугадать, к ней снизошел,

как Божья благодать, был дух Его — одно сплошное тело.

Еще на свет ее душа летела,

и ангелы не начали рыдать, но воздух полон

был предощущенья любви — и вот остановилось

время, и, чтоб принять сияющее семя, ей нужно

было плоть свою отдать. И некий ангел ей сказал

: «Смотри!», и вот она увидела внутри себя самой

неясное движенье, как будто кто-то дышит и живет

там, в глубине ее двойного тела…

Но зеркало от боли запотело, и, тихо отодвинув о

траженье, Мария свой погладила живот.
(Светлана Кекова.)

© Copyright: Тамара Юшкова 2, 2012
Свидетельство о публикации №112110105408

Взял с просторов ин-ета.

Песня про тюбик

Я повстречала его весною.
Он был художник почти известный.
Мы целовались с ним под сосною,
И он женился, поскольку честный.
Он пил немного, он был негрубым, -
Такое счастье лишь раз бывает.
Одно смущало - почистит зубы,
И после тюбик не закрывает.
Но я внимания не обращала -
Такой мужчина мне небом даден.
Я все по-бабьи ему прощала,
Все, даже тюбик, будь он не ладен.
А он, рисуя, впадал в нирвану,
А то вдруг скажет: "Люблю, и баста",
А то, проказник, затащит в ванну,
А там... А там открыта зубная паста.
А я как дура, носки стирала,
В супы ложила бульонный кубик,
И все просила, все умоляла:
"Почистил зубы, закрой, блин, тюбик!"
Он говорил мне так осторожно:
"Все это - блажь, и второстепенно",
Скажите, девки, ну разве можно
Любить и гадить одновременно.
И я с досады ушла к соседу,
Ведь у соседа вставная челюсть.
На полке тюбик от "Блендамеда"
Лежит закрытым. Какая прелесть.

(Юлия Друнина.)

Стало зрение сердца
Острее,
Если сердце прошло
Через ад...
Дорогие,
Миритесь быстрее-
Не существенно,
Кто виноват.

а теперь все надежды и планы
не стоят выеденного яйца
выдавленного прыща
было бы сейчас - послал бы смс
я умер прощай
потому что они подходят ближе
ты безоружен
это все равно что умер
только гораздо хуже
увы
ты им пока что нужен
живым
теперь 
дерись сдавайся
ругайся плачь
молись кричи
теперь все равно
теперь что угодно
только молчи
плачь и молчи
молись и молчи
кричи
и молчи
но зачем это знать тому
с кем сердце одно
одна плоть
воздух один
просто умер прощай
как будто умер
и невредим
как будто спасся от них
от мучительства
беззащитности
наготы
как будто можешь сказать
я в порядке я умер
а ты
и за того другого 
единую плоть
единый дух
боишься только
только за одного из двух
а ему не надо 
за тебя о тебе тобой
умирать и чувствовать
твою тоску
твой ужас
твою боль
да и тебе бы лучше
не знать и не чувствовать ничего
но они не дадут не позволят 
ты им не для того
и ты просто стоишь вспоминаешь
что там еще ему обещал
и уже не исполнишь
прости я умер прощай

Аше Гариддо

Каждый помнит какую-то русскую реку, но бессильно запнётся, едва говорить о ней станет: даны человеку лишь одни человечьи слова.

А ведь реки - как души - все разные... Нужно, чтоб соседу поведать о них, знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный, изумрудную речь водяных...

Но у каждого в сердце, где клад заковала кочевая стальная тоска, отзывается внятно, что сердцу, бывало, напевала родная река...

Для странников верных качнул я дыханьем души эти качели слогов равномерных в бессонной тиши... Повсюду в мороз и на зное, встретишь странников этих, несущих, как чудо, как бремя страстное, родину...

Сам я - бездомный - как-то ночью стоял на мосту, в городе мглистом, огромном, и глядел в маслянистую темноту, - рядом с тенью случайно-любимой, стройной, как чёрное пламя, да только с глазами безнадёжно-чужими...

Я молчал, и спросила она на своём языке: "Ты меня уж забыл?" - и не в силах я был объяснить, что я - там, далеко, на реке илистой, тинистой, с именем милым, с именем что камышовая тишь... Это словно из ямочки в глине чёрно-синий выстрелит стриж и вдоль по-сердцу носится с криком своим изумлённым - вий-вий...

В. Набоков, "Русская река", отрывок

Я хочу, чтоб к штыку приравняли Перо! ! !

.

Уходите, мысли, во-свояси.

Обнимись,

души и моря глубь.

Тот,

кто постоянно ясен —

тот,

по-моему,

просто глуп.

Я в худшей каюте

из всех кают —

всю ночь надо мною

ногами куют.

Всю ночь,

покой потолка возмутив,

несется танец,

стонет мотив:

«Маркита,

Маркита,

Маркита моя,

зачем ты,

Маркита,

не любишь меня...»

А зачем

любить меня Марките?!

У меня

и франков даже нет.

А Маркиту

(толечко моргните!)

за̀ сто франков

препроводят в кабинет.

Небольшие деньги —

поживи для шику —

нет,

интеллигент,

взбивая грязь вихров,

будешь всучивать ей

швейную машинку,

по стежкам

строчащую

шелка́ стихов.

Пролетарии

приходят к коммунизму

низом —

низом шахт,

серпов

и вил, —

я ж

с небес поэзии

бросаюсь в коммунизм,

потому что

нет мне

без него любви.

Все равно —

сослался сам я

или послан к маме —

слов ржавеет сталь,

чернеет баса медь.

Почему

под иностранными дождями

вымокать мне,

гнить мне

и ржаветь?

Вот лежу,

уехавший за во́ды,

ленью

еле двигаю

моей машины части.

Я себя

советским чувствую

заводом,

вырабатывающим счастье.

Не хочу,

чтоб меня, как цветочек с полян,

рвали

после служебных тя́гот.

Я хочу,

чтоб в дебатах

потел Госплан,

мне давая

адания на́ год.

Я хочу,

чтоб над мыслью

времен комиссар

с приказанием нависал.

Я хочу,

чтоб сверхставками спе́ца

получало

любовищу сердце.

Я хочу

чтоб в конце работы

зав.ком.

запирал мои губы

замком.

Я хочу,

чтоб к штыку

приравняли перо.

С чугуном чтоб

и с выделкой стали

о работе стихов,

от Политбюро,

чтобы делал

доклады Сталин.

«Так, мол,

и так...

И до самых верхов

прошли

рабочих нор мы:

в Союзе

Республик

пониманье стихов

выше

довоенной нормы...»

ГОНОБОБЕЛЬ

.

Вчерашним днём, часу в десятом

в костюме старом и помятом

я стал расстрелянным солдатом,

вздохнул, упал и был таков.

Всё так же в роще пели птицы,

журчал ручей, сверкали спицы

и холостой майор полиции

стыдился запаха носков.

На площади Святого Марка

варила кофе кофеварка;

казалось крохотно и жарко

торговцам, немцам, голубям

меж призраков великих дожей

быть только перьями и кожей;

стекало талое мороже-

ное на площадь по губам.

А что солдат? Ему не больно,

его планида подневольна,

его невеста пергидрольна -

уже четырнадцать недель

она беременна стихами,

как океаны - моряками;

и лебедой, и лопухами

она украсила постель.

Расстрелянный - как шышел-мышел,

воскрес, обтрёхался и вышел

куда-то вбок, назад и выше.

Убили, но не до конца.

Меж призраков великих дожей,

сверкая перьями и кожей,

возник у Господа в прихожей,

слегка похожий на Отца.

И океаны с моряками,

и холостой майор с носками,

заградкоманда с мертвяками,

мы все стираемся из ви-

да, да, стираемся из вида,

да, да, стираемся из вида,

и падает кариатида

под ношей мраморной любви.

Солдат ползёт - он мельче мышки,

одни лопатки да лодыжки,

он ищет у кариатижки

в измятых складках точку джи.

Надев мохнатый кандибобер,

потомкам пишет унабомбер

кровищей цвета "гонобобель"

о жизни, сжатой не по лжи.

Отец, с Тобой мы - крепче стали!

Нас расстреляли - мы повстали.

Обидно только, что украли,

угнали наш велосипед.

Скрипели спицы, но сверкали.

Потели птицы, но взлетали.

Торговцы, немцы, трали-вали

мне все карманы обыскали,

а смерти не было и нет.

РОДИНЕ

Рыдай, буревая стихия,

В столбах громового огня!

Россия, Россия, Россия, -

Безумствуй, сжигая меня!

В твои роковые разрухи,

В глухие твои глубины, -

Струят крылорукие духи

Свои светозарные сны.

Не плачьте: склоните колени

Туда - в ураганы огней,

В грома серафических пений,

В потоки космических дней!

Сухие пустыни позора,

Моря неизливные слёз -

Лучом безглагольного взора

Согреет сошедший Христос.

Пусть в небе - и кольца Сатурна,

И млечных путей серебро, -

Кипи фосфорически бурно,

Земли огневое ядро!

И ты, огневая стихия,

Безумствуй, сжигая меня,

Россия, Россия, Россия, -

Мессия грядущего дня!

Андрей Белый, август 1917

Думала нагадала милого целовала
Марья краса длинна каса
Зорькою все что было молодцу подарила
Кари глаза слезы росса

Ой глупо так лениться
ой холодна водица
Девица красавица аа

Тень тень над водою
под луною молодою
За зеленой листвою
Мы с тобою
Лесом полем гуляла
Ласточкою летала
Девица завлекала зажигала

Тень тень над водою
под луною молодою
За зеленой листвою
Мы с тобою
Лесом полем гуляла
Ласточкою летала
Девица завлекала зажигала


Ой далеко далеко ой высоко высоко
Там за горой там за крутой
Счастье не разглядела птицею улетела
За облака время река

Ой глупо так лениться
ой холодна водица
Девица красавица аа

Тень тень над водою
под луною молодою
За зеленой листвою
Мы с тобою
Лесом полем гуляла
Ласточкою летала
Девица завлекала зажигала

Тень тень над водою
под луною молодою
За зеленой листвою
Мы с тобою
Лесом полем гуляла
Ласточкою летала
Девица завлекала зажигала

Ой дали мои дали ветроми колыхали
Длинну косу милу красу
Ой да пойду по свету
Как за зимою лето
Я за тобой суженный мой

Ой глупо так лениться
ой холодна водица
Девица красавица аа

Тень тень над водою
под луною молодою
За зеленой листвою
Мы с тобою
Лесом полем гуляла
Ласточкою летала
Девица завлекала зажигала

Тень тень над водою
под луною молодою
За зеленой листвою
Мы с тобою
Лесом полем гуляла
Ласточкою летала
Девица завлекала зажигала
тень тень над водою ух

Страшно жить на этом свете,

В нём отсутствует Уют, —

Ветер воет на рассвете,

Волки зайчика грызут,

Улетает птица с дуба,

Ищет мяса для детей,

Провидение же грубо

Преподносит ей червей.

Плачет маленький теленок

Под кинжалом мясника,

Рыба бедная спросонок

Лезет в сети рыбака.

Лев рычит во мраке ночи,

Кошка стонет на трубе,

Жук-буржуй и жук-рабочий

Гибнут в классовой борьбе.

Всё погибнет, всё исчезнет

От бациллы до слона —

И любовь твоя, и песни,

И планеты, и луна.

.

(Олейников)